- Какой еще нахуй Игнат, - скалится Даниил, выкручивая руль нивы. Зубы решила заговорить? Тварь. Я тебе этого так просто не оставлю. Косится на белобрысую суку, улыбается погано, заворачивает в лесополосу. Отпустить? А не охуела ли отпускать тебя?
Герыч теперь девок до гробовой доски не отпустит. И только за одно это тебя стоит прикопать прямо тут.
Но Даниил добрый. Он не убьет ее. Не сейчас. Сначала выбьет все, что нужно.
До последней капли.
Резкая боль в плече проникает будто в мозг горячим оловом, все нейроны оголены до предела, и чистая ярость будто смешивается с агонизирующей болью. Юшин прокусывает губу до крови, чтобы не заорать в голос, рука опадает плетью, а ни о каком гидроусилителе старая задрипанная нива и не слышала никогда. Единственное, на что хватает пульсирующего от боли мозга - нажать на газ. Сука. Сука. Сука. Какая же сука. Поднять руку на руль тяжело, но Юшин не собирался умирать вот так, вмазанным в дерево на полной скорости в сраной ниве. Умереть он должен по-другому: во время перестрелки или же на красотке от сердечного приступа, а не вот так. Как собака какая-то.
Юшин рычит, выворачивает одной рукой руль, чудом избежав столкновения с деревом, резко тормозит, вмазываясь головой в руль. Боль от удара отрезвляет от чистейшей ярости, Юшин слышит как девка рядом с ним валится куда-то с сиденья, дергает сраный металлический наручник, лязг которого по дерматиновому потолку нивы отдается каким-то сраным шуршанием бумажек. Разворачивает голову к бьющейся в наручнике девке, стирает рукой натекшую кровь из рассеченной брови.
- Я же сказал без хуйни, - ревет каким-то грудным голосом, совсем не похожим на его обычный. В нем будто ничего человеческого не осталось, и хочется пристрелить эту погань, только вот пистолет из руки выпал и к хуям улетел под ноги. Юшин, шумно дыша через рот, нагибается за пистолетом - и как еще он не выстрелил? Без предохранителя же стоял - перехватывает его другой рукой, ставит на предохранитель.
Теперь пристрелить ее будет даже слишком просто. Такая грязь под ногтями пуль не стоит.
Она вообще ничего не стоит.
Он покажет ей, где ее место.
По руке, подвешенной на наручнике, стекают капли крови. Юшин ощущает этот запах крови бьющими по рецепторам потоками воздуха, металлическим вкусом во рту. Собирает кровь во рту, плюет себе под ноги. Расстегивает ремень на джинсах, вытаскивает кожу из джинсовых шлёвок, размахивается не пострадавшей рукой на столько, на сколько позволяет потолок машины, и опускает бляшку ремня на задравшееся платье. С каким-то первобытным удовольствием наблюдает, как на бледной коже появляется розовая полоса. Еще один удар. Еще. Один. Удар. Еще. Еще! ЕЩЕ! ДАВАЙ, СДЕЛАЙ ЕЙ БОЛЬНО! Даниил оглушительно смеется, когда замечает на бедрах кровь. Новая волна запаха бьет по голове обухом. Новая волна боли, он слышит короткий всхлип. Что, больно тебе, тварь?
То ли еще будет.
Я только начал.
Готовься.
Как странна зависимость боли от гнева. Одна включает другое, но другое ее же и отключает. Двигать плечом тяжело, но перед глазами Юшина кровавая пелена, и в его поступках ни капли логики. Он тянет шваль за платье, обрывая кусок подола, оставляет его в руках. Сука орет как резаная, то переходя на мат, то на слезы, то еще бог знает на что. Юшину похуй. Он напрыгивает на нее с повлажневшим от крови ремнем в руках, обвивает его возле шеи твари, хочет сначала затянуть потуже, но потом вдруг в голове его мысль пробегает. А вдруг отключится? Она должна все чувствовать. Она должна это запомнить навсегда. Каждую. Сука. Секунду. Оставляет ремень болтаться на шее незатянутым, тянет за щеку, заставляя опустить голову, заносит здоровую руку в сторону и со всего маха ударяет по уху. Голова отлетает как будто вместо шеи пружина, Юшин дергает за ремень, чтобы вернуть голову в нужное положение. Тянет за нижнюю губу, заставляя открыть рот пошире, скалит сам свои перемазанные кровью от прокушенной губы зубы, плюет кровью, смешанной со слюной, в рот девке.
- Глотай, сука. Как Ягодки твое говно глотали.
Держит за подбородок, заставляя смотреть прямо ему в глаза. Глаз шлюхи он не видит, собственные остекленели будто. Расстегивает пуговицу джинс, спуская их вниз. Вжимает девку в закрытое окно нивы, рукой ныряет вниз, под разодранный подол платья, задирает его вверх, чуть ли не до сисек. Резкий рывок - на всю машину слышен треск разрывающейся ткани. Юшин выбрасывает куда-то в сторону то, что раньше было трусами, грубо засовывает сразу три пальца во влагалище - сухо, горячая плоть будто не пускает Даниила, он наматывает конец ремня себе на кулак, тянет вверх: ноги героинщицы сами подгибаются, еще один резкий выпад, наконец пальцы входят до упора. Он вытаскивает их, ослабляет хватку. Но не чтобы отпустить, нет. Он еще не закончил. Лишь чтобы посмотреть, как у той вырвется облегченный вздох, надежда на спасение. Никакого спасения тебе. Не заслужила. Он плюет на руку, собирает кровавую слюну на пальцы, а затем снова вводит пальцы. Вперед-назад, резкие и грубые движения, чувствует как сжимаются внутренние стенки влагалища. Отпускает ремень лишь для того, чтобы оставить еще одну затрещину, посмотреть, как голова будет болтаться как сраная кукла-неваляшка, ощутить на сухой ладони брызги слез.
Больно?
Недостаточно.
Еще раз плюет на руку, размазывает содержимое плевка по головке члена, разводит сжатые ноги в стороны, сжимает одну из рук на подбородке, заставляя смотреть. Резко входит сразу до упора, чувствует как все внутри напряглось, еще несколько крепких пощечин, резкое движение вперед бедрами, такое же резкое назад. Юшин не торопится, заставляет привыкнуть к ощущению, а как только оно становится привычным - тут же разрывает контакт, выходит почти полностью, чтобы через секунду вновь вжаться до упора. Внутри так узко, так горячо, из-за оголенных нейронов все ощущения обострены - Даниил рычит почти в лицо девки, ускоряется, головка члена скользит по сухой плоти, отчего даже больно, но эта боль такая... Приятная? Протяжный стон сопровождается несколькими выстрелами спермы, и от них внутри становится так мокро, вязко. Юшин ускоряется еще - на всю машину разносится вой, рычание, смешанное со стонами, шлепки плоти о плоть.
Наконец, Юшин отстраняется. Расслабленно валится на водительское сиденье, даже заботливо поправляет платье, шарится по приборной панели в поисках пачки сигарет и зажигалки. С наслаждением закуривает.
Вот это твое место. Сраная подстилка и не более.
Смотрит на тяжело дышащую суку, с каким-то снисхождением шлепает ее по разведенным ногам, замечая, как по текстилю пассажирского сиденья расползаются влажные пятна. Поднимает взгляд в глаза, в желании найти там покорность, смирение и принятие своих ошибок. И расплату за эти ошибки. Но находит только неприкрытую ненависть, только ярость. Дрожащие губы, горящие скулы от его пальцев, плевок. Плевок? Юшин от удивления даже смеется, стирает с щеки слюну.
Не уяснила свой урок, не поняла?
Еще раз? Ну что же, можем повторить.
Только по-другому.
Больнее.
Намного.
Больнее.
Брыкается, сука, и откуда в ней только силы на это остаются? Хватает тварь за лодыжки, тянет на себя, поднимает их вверх, перехватывает одной рукой обе, проводит пальцами по опухшим половым губам, размашисто бьет по ним, слышит скулеж. Правильно, сука, скули. Скули так, как никогда не скулила. Шарит по сиденью в поисках пистолета, нависает снова над девкой, вставляет дуло пистолета в рот, продавливает вперед, в самое горло - только пальцы на рукоятке торчат из горла. Еще раз?
- Давай, тварь. Скажи, что ты так больше не будешь, - смеется окровавленными зубами, давит пистолет внутрь, видит, как мышцы горла начинают быстро сокращаться. Блевануть хочешь? Ну, попробуй. Скормим тебе твою же блевоту. Снова вставляет член внутрь, но там теперь совсем не так, как в первый раз - слишком влажно, как в болото окунулся. Фу, блять. Вытаскивает пистолет из рта, отбрасывает обслюнявленный ствол в сторону, вытаскивает член и натягивает джинсы обратно. Слышит хрип, вырывающийся вместе с кашлем из расцарапанного сталью горла. Все еще брыкается. Я же могу и больнее, ты правда этого хочешь?
Я тебя сломаю.
Я не буду тебя убивать. Нет.
Я сломаю тебя.
Ты убьешь себя сама. Собственными руками.
Ха. Руками.
Юшин сжимает руку в кулак, подносит к половым губам, разводит их пальцами. Вводит сначала три - слишком, сука, растянуто. Да ты у нас та еще шлюха, оказывается. За тремя пальцами идет еще один, четвертый. Даниил складывает пальцы внутри суки лодочкой, резко дергает рукой вперед. Чувствует, как разрывается плоть. Чувствует, как по телу твари ползут судороги боли. Ничего, пусть привыкнет. Еще немного. Еще.
Вот теперь.
Пора.
Даниил резко убирает пальцы, складывая руку в кулак и давит вперед. Было бы неплохо, если бы он прошел насквозь и вышел у нее из рта. Было бы очень неплохо. Снова скулит. Он проворачивает кулак, двигает им вперед-назад, будто старается ударить эту тварь в матку.
Прекращает скулить. А ведь только разошелся...
Юшин поднимает глаза. Вырубилась. Даниил надеется, что эта тварь теперь умрет от потери крови. Вытаскивает всю перемазанную в крови и сперме руку, брезгливо отряхивает ее, наконец успокаиваясь. Выходит из машины, на ходу застегивая пуговицу на джинсах, обходит машину и открывает дверь с другой стороны. Шлюха без сознания бы вывалилась тут же, но наручник мешает. Даниил ныряет в карман джинсов, вытаскивая ключи от наручников, и отстегивает ее от них. Теперь точно валится, как тряпичная кукла. Юшин несколько секунд смотрит на нее, задумываясь, не переехать ли ее еще нивой, но просто с отвращением сплевывает.
Обходит машину и садится внутрь. Еще раз закуривает. Ставит новую кассету, а затем медленно выруливает из лесополосы и скрывается в городе.
Поделом.
