[indent] Раз, два, три, четыре, пять, я иду тебя искать!
[indent] Дурацкая считалочка смертных крутилась в голове, словно кто-то открывает и закрывает старинную шкатулку, которая, должно быть, до сих пор хранится где-то в усадьбе, если не украли красные мародеры. Или, как там нынче эта странная техника зовется, маг-ни-то-фон? Именно он, точно, еще один из охранников все время повторяет, что дочка просит этот магнитофон. Всеволод плотоядно усмехается, всматриваясь в силуэт того смертного, который мешает ему, а значит и им всем.
[indent] Худой, высокий, этот человек был хорош. Пожарский любил умных, в них чувствовался огонь, с ними было интересно играть. Одна беда: сейчас он не мог позволить себе играть с умным и знающим противником. Хотя, разумеется, Абрам Отегов еще не понимал, что знает все о происходящем в городе: о пропавших этнографах, о том, кого они выпустили. Увы, Пожарский не мог дать возможности начальнику местной милиции разобраться в происходящем. Его подчиненные в большинстве своем не блещут умом и познаниями, но вот Отегов...
[indent] Раз, два, три...
[indent] Сложись обстоятельства иначе, Всеволод с удовольствием бы поиграл с этим смертным. Но сука, которая заперла их почти на целый век, отбила охоту к бессмысленно рискованным предприятиям. Не сейчас, когда они набираются сил. Не сейчас, пока весь город не будет оплетен их тонкой паутиной. А потому Отегова надо убрать, как бы Всеволод не сожалел по этому поводу. Впрочем, мертвые не умеют сожалеть по-настоящему.
[indent] Пожалуй, если бы не ум, Абрам Отегов не представлял бы такого интереса, коий вызвал у Всеволода. Пожарский и при жизни-то был подозрительным человеком, а после смерти все его чувства усилились, после полона проклятой ведьмы и подавно. А Отегов знал о них, интересовался старинными легендами, наведывался в музей, где изучал летописи города. Из всех людей, которых решил проверить Всеволод, именно Отегов оказался тем, кто пусть невольно, но мог в конце концов поверить в "легенды". Будь он чуть поглупей, или будь у него хоть какие-то болевые точки, кроме дочери, которую по слухам он воспитывал очень правильной и развитой особой, можно было бы надеяться на то, что начальник не станет глубоко копать. Но Пожарский чувствовал - этот будет.
[indent] Машина остановилась волзе пятиэтажки. Убогой, как и все, что создавалось в этой местности за последние пятьдесят лет. Всеволод уже убедился, что красные не понимали слова "эстетика", им бы лишь бы поставить уродливые здания, похожие на огромные каменные гробы и пусть люди в них копошатся и радуются. Не понятно чему, радуются-то. Пожарский наблюдает за тем, как этот высокий, худой человек выходит из машины, прихрамывая, идет в подъезд. Возможно, стоило бы убрать его не в квартире, но в милиции всегда кто-то посторонний находится, а на улице неудобно. Квартира, где единственным лишним свидетелем может оказаться дочь. Неудобно, но Всеволод уже заранее списал ее на сопутствующие потери, не велика важности птичка.
[indent] ...четыре, пять, я иду тебя искать...
[indent] Отвести любопытным бабкам, которые все еще торчат под подъездом, глаза. Судя по тому, что ни одна из них не насторожилась и не вела его взглядом, нойд среди них нет. Легкие шаги по ступеням, первый пролет, второй, нужная дверь. Тонкие стены, слышно, как работает телевизор, звуки негромкого смеха, стук столовых приборов.
[indent] Кто не спрятался, я не виноват!
[indent] Резкий звук входного звонка. Маска улыбки, чуточку виноватой - такого человека дома беспокоит; чуточку дружелюбная, взгляд вряд ли изменится, слишком холодные у Пожарского глаза, вот только на темной лестничной площадке из глазка не увидеть безжалостный в своей безэмоциональностьи взгляд чуди.
[indent] - Добрый вечер, простите, а товарищ Отегов дома? - Бить на пороге не будет, это глупо. Пусти в квартиру, девочка, пусти.

[indent] То, как изменился мир, Всеволоду не нравилось. Новые слова, новые значения, люди, о, люди стали хуже. Словно эти восемьдесят с чем-то лет что-то сломали в воспитании, что ли?..
[indent] Обманули. Констатация факта, когда эта человеческая девушка начинает орать. Как там сказал Марк Туллий Цицерон? O tempora, o mores! Вот уж воистину, с нравами у современных людей все крайне печально.
[indent] - Новенький, - согласно кивает, в данный момент, девочка уже сделала все, что ему было нужно. Только уж больно шумная попалась. Всеволод улыбается, прикидывая, как избавится от девчонки. Впрочем, с ней-то особых проблем не должно быть. Пожарский успел уже ознакомиться с некоторыми представителями современной молодежи, как эта самая молодая поросль говорит - отбитые наглухо. И непуганые.
[indent] Всеволод аккуратно прикрывает дверь за собой, ему не нужны случайные свидетели, что могут объявиться на лестничной площадке. Оборачивается все с той же вежливо-бесстрастной улыбкой, рассматривает вышедшего Отегова. Худой, высокий, какой-то очень утомленный. И, конечно, волнуется о дочери. Это слишком легко, слишком просто, оттого почти скучно. Впрочем, Пожарский знает, что не испытает удовлетворения от того, что уберет ферзя с шахматной доски. Было бы у него побольше времени, но не в этот раз, увы.
[indent] - Здравствуйте, Абрам Вениаминович, - пожалуй, противник, который сумел хотя бы вызвать некую тень уважения у древнего существа, без каких-либо проблесков чувств, имеет право на обращение по имени отчеству. Всеволод знает, что видит Отегов перед собой, и знает, что в следующую секунду, или две, все изменится.
[indent] Никакой магии, никаких глупых пассов руками, шепотков заклинаний, или что там люди считают проявлением волшебства? Впрочем, чудь не творит волшебство. Каждая иллюзия - это произведение искусства, если, конечно, у творящего иллюзию хватает фантазии и вдохновения. А если не хватает, то что с них, убогих, взять? Всеволод улыбается, а в это время Отегов и Алина уже разделены разными иллюзиями.
[indent] - Алиночка, не ругайся, ты же девочка, - для Отеговой папенька все тот же, прикрывает дверь на кухню, девушке слышится его приглушенный голос - Извини ее, сложный возраст, юношеский максимализм. До завтра это подождать не могло?
[indent] - Вы же сказали, если будет информация, то сразу ехать к вам... - на кухне тем временем начинает мигать телевизор, словно кто-то сорвал антену. Белый шум.
[indent] Всеволод прислоняется к двери, словно облокачиваясь на нее. Рассматривает Отегова, который уже в плену иллюзии. Такой обычной, такой простой и в то же время, наверняка самой болезненной для него. Ведь в центре его иллюзии самое важное в его жизни - Алина.
[indent]Посторонние звуки исчезли. Какофония города за окном перестала существовать. В квартире резко установилась тишина. Всеволод скрещивает руки на груди - такой весьма человечный жест, который стал привычкой в бытность Пожарским, еще тогда, до полона. Он больше не улыбается, лишь чуть прищурил глаза, с холодным безразличием всматриваясь в зрачки глаз чуть подслеповатого Абрама Вениаминовича.
[indent] - Аааааааа! - Тишину разрывает громкий крик. Отегов вздрагивает, ведь это голос Алины. На пороге кухни стоит она - девочка, ради которой Абрам готов на все на свете. Голова запрокинута назад, по рукам стекает струйка крови. Кап-кап-кап. Реагировать, кажется, он даже не успевает, голова Алины начинает крутиться на триста шестьдесят градусов. Слишком быстро, слишком нереально. Крутится-вертится, оп!
[indent] - Это ты виноват! - Хриплый голос, словно тысячи железок ведут по стеклу. Головокружение остановилось, Алина смотрит прямо на отца, всю радужку и белок затомила чернильная мгла, на щеках глубокие порезы-язвы, в которых копошатся опарыши.
[indent] На кухне для Алины мигнул свет, лампочка зашипела, мигнула еще раз и потухла. В оконную щель стал заползать туман. Телевизор транслировал белый шум, среди помех которого можно было четко разобрать далекий мужской голос, кричавший имя. Алина.
[indent] - Ничего личного, Абрам Вениаминович, - конечно, он не слышит, поглощенный иллюзией с лже-Алиной, которая в данный конкретный момент лезет на стену, цепляясь руками, вгрызаясь ногтями в бетонные плиты. Но Всеволоду скучно просто стоять, ожидая, когда его иллюзия сведет с ума старика. - Но вы мне мешаете.
[indent] Дверь на кухне заклинило, а туман уже клубиться по полу, хватая Алину за ноги, опутывая их, скрывая ступни от взгляда.

[indent] Всеволод вытягивает из кармана портсигар. По нынешним меркам весьма буржуйская привычка. По меркам чуди - непонятная блажь. Для самого Пожарского это стало одной из привычек, кои перешли ему вместе с этим лицом и именем. Пожарский, ну тот, который был настоящим, курил. Привычка прижилась, делая самого Всеволода более очеловеченным, правда, не том самом смысле, а скорей этот штрих добавлял ему большей правдоподобности, не выделяя из толпы.
[indent] Тех папирос, что он курил до полона, уже не найти в этой стране. Всеволод прочел книги по истории, пытаясь разобраться в том, что же они пропустили. Конечно, папиросы были лишь побочным эффектом прошедших лет, так сказать, люди придумали сигареты. Конечно, оставались еще самокрутки, но представить себя за занятием из скрутки папирос Всеволод не мог, хотя прекрасно осознавал, что фантазия у него богатая.
[indent] - Али...ночка...дет...ка... - Абрам Вениаминович заикается, поглощенный иллюзией, хватается за сердце. Всеволод убирает портсигар в карман пиджака, мнет сигарету пальцами, закуривает. Лже-Алина кричит, зависнув на стыке стены и потолка. С обычного в сущности лица клочьями отпадает кожа, открывая зияющие проемы кроваво-красных мышц. Безгубый рот неестественно распахнут, на пол капают слюна, смешанная с темной и густой кровью.
[indent] Звук выстрела становится неожиданным и неприятным сюрпризом. Слишком громко, слишком внезапно. Всеволод на мгновение сбивается, теряя нить концентрации на иллюзию для Алины. Абрам Отегов был главной целью и потому к его иллюзии Пожарский подошел более основательно, пусть и не было в ней каких-то особых изысков - удар по самому сердцу. Алина же шла довеском, с которым особо заморачиваться не имело смысла. Не она была целью, главное, чтобы под ногами не мешалась.
[indent] Изо рта Алины вылезает крупная саранча, одна, вторая, третья, десятая. Отегов оседает на пол, держась за сердце. Всеволод испытывает легкий привкус сожаления. А ведь можно было играть и играть, сводя Абрама Вениаминовича с ума медленно, по капле. Но, увы. Пожарский мягко обходит хозяина квартиры, не отвлекая того от созерцания поистине библейской картины, впрочем, Отегов же еврей, а значит там не библия, а тора. Впрочем, кто знает этих бывших красных, возможно в них не осталось ни капли веры.
[indent] Всеволод останавливается в кухонном проеме, скидывая пепел с сигареты прямо на пол. Алина с пистолетом уже в окне, отчаянная или глупая? Впрочем, какая разница, Всеволод уже вновь полностью сконцентрирован на игрушках. Прислушивается к звукам с улицы и подъезда, удивительно, что никто еще не стал ломиться во входную дверь, когда Отегова-младшая выстрелила в окно. Не услышали? Или не предали значения?
[indent] Всеволод прислоняется спиной к косяку, выпуская клубы сизого дыма. Он не мешает Алине вылезать из окна - разобьется, ее проблемы. Пожалуй, именно девчонка реагирует более интересно, чем ее отец. Но для Абрама Вениаминовича все-таки дочь - это все. Всеволод чуть прищуривается, изо рта лже-Алины вырывается рой пчел, кружащих вокруг Отегова, словно засасывая в воронку. Мужичок оказался слишком слаб, когда дело касалось его дочери, впрочем, на потолке висит уже и не Алина вовсе, а нечто, лишь отдаленно напоминающее человека: отслаивающиеся мышцы, просветы костей, пустая глазница правого глаза и держащаяся на каких-то остатках тканей абсолютно черный левые глаз. Абрам Вениаминович заваливается на правую сторону, теряя опору под ногами. Всеволод отходит от проема кухни, подходя к двери соседней комнаты, равнодушно прислушивается к тому, что делает настоящая Алина.
[indent] Из трубки звучат гудки. Кому ты там звонишь, девочка? Впрочем, это не важно, абонент не отвечает. Всеволод вновь стряхивает пепел, и добавляет звук голоса, выбрав на угад мужской. Угадал, впрочем, это легко, вряд ли девчонка стала бы звонить какой-нибудь подружке. Она частит, шепчет, но по сути это уже не имеет значения. Абонент не ответил и Алина вновь в плотной паутине иллюзии. Хмыкнув, Всеволод приоткрывает дверь в комнату, правда, ни один из Отеговых это не видит. Абрам, кажется, и вовсе собрался получить инфаркт.
[indent] Чуть прищуренный взгляд, в котором не плещется никаких эмоций - Пожарский рассматривает затаившуюся Алину. Пистолет держит хорошо, но на то и дочь милиционера. На равнодушном лице мелькает едва заметная тень усмешки. Всеволод разворачивается к Абраму Вениаминовичу. Второй раз он не попадется на ту же удочку и будет ждать от Отеговой выстрелов.
[indent] Балконная дверь скрипит, открываясь позади Алины. В дверном проеме стоит ее полный двойник, но при взгляде не бледно-серое лицо никто не подумает, что эта девушка живая.
[indent] - Это ты убила его, - хриплый голос, шершавый, словно голосовые связки мертвой Алины перебиты. - Все из-за тебя, если бы ты подумала о нем... Это твоя вина, что отец мертв!
[indent] Мертвая Алина впускает туман, который чуть светится. Она идет в сторону настоящей Отеговой, вытягивая руки, словно желает вцепиться в горло девушки. Потусторонний туман ползет по ногам Алины, цепляясь за бедра, пытаясь схватить и опутать руки, сдавливая щиколотку.
[indent] - Дети - сплошное разочарование, Абрам Вениаминович, - Пожарский тушит окурок о подошву своих туфель, небрежно проходит на кухню к мусорному баку. Споласкивает руки, вытирая полотенцем. И вновь выходит в коридор. Абрам Отегов его не слышит, у мужика уже закатились глаза и он дергается в припадке. Странно, что все еще не произошел инфаркт. Или я пропустил это, отвлекшись на Алину?
[indent] Но иллюзию надо разыгрывать до конца: тварь с потолка пикирует вниз, наклоняет свое полуразложившееся лицо, дыша смрадным запахом на Отегова.
[indent] - Вы вряд ли мне поверите, но мне действительно жаль. Вряд ли ваши подчиненные будут настолько же умны, как вы, Абрам Вениаминович. - И он не врет. - Надо вас оставить на пару мгновений и проверить, что там делает ваша дочь.